В молодости я получила важный урок: жизни под одной крышей с
родственниками. Муж и дети — всё. Никаких мам, пап, братьев и сестёр. За
урок я заплатила дорого: мы жили со свекровью и 13-летним деверем, тем ещё
оторвышем. Из комнаты выходить было страшно, в туалет терпела до
последнего.
Дом 200 квадратов — на мне был. Если в раковине оставалась одна грязная
ложка, то она могла полететь в мою сторону с криками, что я — свинья. Год
придирок, скандалов и требований отдавать зарплаты. Переезд от свекрови —
самое лучшее, что было в моей жизни.
Мы тогда были студентами, подрабатывали, сами себя кормили. Жили на
территории мужа — он был владельцем части дома. Съезжая, муж отписал свою
долю матери, и «поблагодарил» её за хорошее отношение. Мы уехали в город из
посёлка городского типа, в котором находится тот дом. Уехали и постарались
забыть, как страшный сон, совместное проживание. Муж свою мать так и не
простил за её поведение.
Первые несколько лет она постоянно набрякивала, деньги требовала. Муж номер
сменил. После этого она 13 лет в нашей жизни вообще не появлялась. А тут про
нас вспомнила и у мужниного друга детства номер вызнала. Позвонила,
жаловаться начала, что младшая сноха обнаглела: командует, как у себя дома,
с кулаками может кинуться, пенсию отбирает, орёт матом. Забыла Марина
Николаевна, что на каждую злобную свекровь найдётся ещё более злобная
стерва-сноха, а на каждую хабалку найдётся особа похабалистей. Деверь вырос,
женился и привёл супругу в дом. Началась у Марины Николаевны тяжелая
жизнь.
Я аж удивилась: всё, что Марина Николаевна описывала, она сама когда-то по
отношению ко мне позволяла. Её рукоприкладство по отношению ко мне,
последствием которого стала прервавшаяся беременность, и стало последней
каплей, после которой мы съехали.
— В холл выходить страшно. Когда в магазин надо, я через окошко вылезаю,
чтобы младшей снохе на глаза не попасться! — жалобно скулила Марина
Николаевна в трубку.
Помощь ей нужна стала — вырвать несчастную мать из цепких лапок обидчицы, к
себе в город забрать, комнату отдельную выделить и с внуками познакомить. С
теми самыми внуками, которых я, якобы, нагуляла неизвестно где.
— Вещи собрала, под кроватью в сумках лежат. Сыночек, я тебя жду! — как
следует описав свои страдания, закончила она.
— С нами она жить не будет! — сразу обозначила я, вспомнив потерю первенца,
и пошла искать информацию: с какого возраста берут в дом престарелых.
У моей мамы волосы дыбом встали — как в дом престарелых? А как же простить,
понять, принять с распростёртыми объятиями?
— Меня потом тоже сдашь? — недовольно спросила мама.
— Нет. Ты же надо мной не издевалась.
Муж тоже не горел желанием забирать свою мать к нам. У нас ипотека и дети —
подросток и школьник. Места для неё в нашей двухкомнатной квартире нет. Если
честно, и в пятикомнатной бы для неё места не было.
— Съезжу, узнаю, как там дела на самом деле обстоят. С братом поговорю, —
решил муж. — Ты со мной?
От подобного предложения меня перекосило, даже отвечать не
понадобилось.
Съездил. Его брат с той самой женой даже на порог не впустили. Сказали, что
он никто и звать его никак. Марина Николаевна сама к сыну вышла. Из окна
первого этажа вылезла. Не обманула. Вернулся муж домой в сыром от
материнских слёз свитере. Извинения передал, раскаялась его матушка за
прошлое, дружить хочет. Выкроили денег, сняли ей комнату в коммуналке.
Перевезли. Всё к нам в гости просится. Старший ребёнок даже знакомиться с
бабушкой не желает, говорит, у него одна есть и ему хватит. Младшему пока не
сказали ничего.
Общественное мнение «не дело это — свекровь в коммуналке живёт, простить
давно пора и к себе забрать!», сделало своё дело: я даже пошла к
психологу.
Всё равно ничего не вышло — меня как передёргивало при звуках имени, так и
передёргивает. Только теперь я знаю, что не обязана ничего терпеть. Да что
там терпеть, я даже имею полное право вообще с ней не видеться!
За год тех шпыняний, Марина Николаевна расплачивается жизнью с чужими
людьми и нашими подачками. Мне всё равно, как это выглядит с точки зрения
морали.
Ей раньше надо было головой думать, а не рыдать в 58 лет, что никому не
нужна, что внуков знать хочет, что передо мной вину искупить жаждет. Мне до
этого нет дела. Пусть за комнату спасибо скажет.